Заветный титул

Прелюдия к кульминационному моменту продолжалась два календарных месяца, продолжая череду потрясений сезона.

Хилл выиграл в Монце: «Я знал, что команда заслужила эту победу». Шумахер наблюдал за гонкой по телевизору в ресторане Монте-Карло. На следующей неделе команда «Уильямc» подтвер­дила, что контракт с Хиллом продлен на 1995 год. Многие почув­ствовали облегчение, потому что поговаривали о возможном воз­вращении Мэнселла. Если бы «Уильямc» подписал контракт с Мэнселлом и оставил бы в команде молодого и перспективного Култхарда, проведшего в команде несколько этапов до возвраще­ния Мэнселла, это могло бы стоить Хиллу места.

Хилл выиграл и в Португалии. За этой гонкой Шумахер на­блюдал по телевизору, находясь в Германии. «Это сказочный ре­зультат, – сказал Хилл, – и, победив, я испытываю огромное облегчение, потому что я сделал все, что было нужно, пока Ми­хаэль отсутствовал». Шумахер – 76 очков, Хилл – 75.

На следующей неделе Шумахер и «Бенеттон» проводили тесты в Эшториле, как и Хилл и «Уильямс». Рассказывали, что Шумахер и Хилл остановились в одной и той же гостинице, но во время обеда сидели в противоположных концах ресторана. Шумахер показал лучшее время – 1:18,75 секунд, Хилл вто­рой – 1:19,33. «Я надеюсь, что из-за этого Деймон проведет не­сколько бессонных ночей, – сказал Шумахер. – Я так долго ждал возвращения в гонки! Это великолепно – снова оказаться за рулем».

Росс Браун заметил, что «Михаэль словно ожил, вернувшись назад...»

Кстати, кроме наблюдений за триумфом Хилла, Шумахер из­влекал пользу из своего вынужденного бездействия. Он поехал в Швейцарию и работал, работал, работал над своим физическим состоянием, набирая силу. «Я занимался по шесть-восемь часов каждый день, и это пошло мне на пользу. Я чувствовал себя про­сто великолепно».

Накануне Хереса Шумахер повел словесную атаку против Хилла: «Я не думаю, что мы оказались бы в этой ситуации (в чемпионате), если бы в «Уильямсе» сидел Айртон Сенна. Это то, что я думаю о Деймоне как о гонщике. Он стал первым пилотом из-за сложившихся обстоятельств, но он никогда не был действи­тельно первым пилотом. То, что Дэвид Култхард три гонки под­ряд едет быстрее, чем он, доказывает, что Хилл – не первый пи­лот. Так что я не испытываю к нему такого же уважения, как к другим гонщикам».

«Когда попадаешь в крупные неприятности, начинаешь лучше разбираться в сложившейся ситуации. Каждый раз когда мы пы­тались доказать, что мы не обманываем, наши противники нахо­дили способ перевернуть все вверх дном и сказать: «Да, но там было кое-что еще». Многие расстроились из-за того, что случи­лось с нами, и только один или два человека считали, что все пра­вильно, но один из них в особенности. Я раньше больше его ува­жал, потому что думал, что он хороший и справедливый парень. Многие гонщики говорили правильные вещи, но Деймон был сама противоположность. Я не думаю, что он согласится со мной, и скорее всего скажет, что все было не так, но было бы лучше, если бы он вообще ничего не говорил.

Как только я прочитал то, что он сказал, я подумал: «Хорошо, теперь я знаю, как с этим справиться». Это только укрепило мое стремление выиграть чемпионат. Я всегда становлюсь сильнее, если попадаю в неприятную ситуацию. Я, естественно, настроен твердо, потому что, между нами говоря, если я выиграю титул, я сделаю это в 12 гонках, а не в 16. Если же я не выиграю чемпио­нат, думаю, все будут знать, почему».

Хилл не полез в распрю и сохранял достоинство. «Я предпо­чел бы не тянуть чемпионат вниз, пытаясь замарать репутацию противника. Я думаю, всем грустно и неприятно от того, что слишком долго в истории Формулы-1 продолжается противостоя­ние двух человек, открыто ненавидящих друг друга».

Гран-при Европы зависел от стратегии пит-стопов. Хилл ли­дировал и собирался сделать только два пит-стопа, Шумахер – три. Если считать, что пит-стоп длится более 20 секунд (замедле­ние, остановка для дозаправки и замены резины, медленный выезд), то Шумахер, казалось, был в проигрыше. План действия «Бенеттона»: залить Шумахеру мало топлива на старте, чтобы он смог оторваться, а затем делать последующие остановки в его темпе. Но вместо этого Шумахер оказался «запертым» позади Хилл а и остановился раньше, чем было запланировано.

«Уильямс» сделал ответный ход, зазвав Хилла тремя кругами позже, и возникли две проблемы одновременно. Пит-стоп Хилла длился дольше остановки Шумахера, делая немца лидером, и возникла неполадка дозатора дозаправочного оборудования «Уильямса». Было залито на 13 килограммов больше, чем показал дозатор, чего могло хватить на лишних шесть кругов. Эти шесть кругов можно было бы пройти на более высокой скорости, так как машина была бы заметно легче, но команда не знала про лишние 13 килограммов. Они понимали, что что-то неправиль­но. Шумахер вновь заехал на пит-стоп на 33-м круге из 69, Хилл двумя кругами позже. Команда «Уильямс», используя дозаправочное устройство Мэнселла для болида Хилла, чтобы обойти неустановленную неполадку, залила Хиллу 105 килограммов, чтобы он мог закончить гонку, но неучтенные 13 килограммов все еще оставались в баке. Хилл должен был тянуть этот лишний груз до самого финиша, и, весьма возможно, это стоило ему примерно одной секунды на круге. Шумахер совершил третий пит-стоп, не потеряв на этом времени, и победил с преимуществом в те же самые 25 секунд.

Итак, Шумахер – 86 очков, Хилл – 81.

Джонни Херберт покинул команду «Лотус», чтобы перейти в «Лижье», принадлежащую Лучано Бенеттону, и через неделю после Хереса провел тесты на «Бенеттоне» в Барселоне. Его ре­зультаты были гораздо лучше результатов Лехто и Ферстаппена. Херберта заявили вторым пилотом в «Бенеттоне» на гонки в Япо­нии и Австралии.

Они отправились в Сузуку, и Хилл сумел вернуть интригу в чемпионат, успешно выдержав коварное, невидимое, преследую­щее его психологическое давление. Хилл понимал, что, если он потерпит неудачу, если он финиширует вторым после Шумахе­ра, он практически проиграет чемпионат за один этап до его окончания. Ведь тогда после Сузуки очки распределились бы так: Шумахер – 96, Хилл – 87, что означало, что, если Шумахер фи­ниширует в Австралии даже шестым, он выиграет чемпионат из-за большего количества побед в сезоне, чем у Хилла, при равном количестве очков. Кроме того, Хилл должен был победить в Аде­лаиде в любом случае, даже если Шумахер по какой-то причине не закончит гонку. И Хилл пытался во всем найти положитель­ное: «Перед гонкой в Сузуке я старался быть реалистом, но я не мог перестать думать о том, что между нами будет только одно очко в чемпионате, если я выиграю».

Шумахер занял поул-позишн, Хилл рядом на первом ряду, но на трассу обрушился сильный дождь, почти шторм. Шумахер ли­дировал, Хилл позади, но Херберт, ехавший третьим, вылетел с трассы на 3-м круге. Он сошел с трассы пятым. На трассу послали пейс-кар, и те, кто остался в гонке, следовали за ним на протя­жении семи кругов. Затем они продолжили гонку, но 14 кругами позже сошли еще шесть машин, и гонка была остановлена. Пре­имущество Шумахера в 6,8 секунды, приобретенное до останов­ки гонки, автоматически должно было сохраняться после рестар­та гонки.

«Бенеттон» совершил стратегическую ошибку. Шумахер оста­навливался для дозаправки дважды, тогда как Хилл только раз, так что после второго пит-стопа Шумахера Хилл опережал его на 15 секунд. Шумахер, чувствуя, что он мог бы сейчас факти­чески выиграть чемпионат, атаковал и сокращал этот промежуток на пару секунд на каждом круге. Физически расстояние между этими двумя болидами было очень велико, но один из них догонял другого. «Бенеттон», подобно акуле, откусывал от разры­ва большие куски. Он буквально сжевал отрыв – от 10,1 секун­ды осталось сначала 8,3, затем 7,0, 5,2, 4,2 и, наконец, когда они пошли на заключительный круг, Хилл лидировал с отрывом всего в 2,4 секунды.

Хилл вел машину великолепно. «Я связывался с командой по радио на каждом круге, чтобы знать об отрыве от Михаэля. «Уильямс» Хилла вел себя очень устойчиво в условиях, когда ма­лейшая оплошность могла привести к вылету с трассы, и не сде­лал ни одной ошибки. Дорога была свободна на этом последнем круге. Шумахер увидел перед собой задний фонарь «Уильямса» Хилла. Он не потерял на этом времени, но не пошел на обгон. Хилл был впереди на 3,365. Он не знал этого, когда ехал на круге почета. «Примерно четыре человека пытались сообщить мне по радио, что я на первой позиции, но были такие помехи, что все, что слышал, было «П-что-то». Я вынужден был попросить всех успокоиться, закрыть рот и сообщить мне, как я финиши­ровал».

На подиуме Шумахер стоял, опустив голову, а после сказал: «Было бы хорошо все уладить с чемпионатом именно здесь, но это не сработало. Сегодня в таких условиях важно было просто закончить гонку». Разница между ними составляла одно-единст­венное очко. Если Шумахер финиширует впереди Хилла в Аде­лаиде, он победит в чемпионате. Хиллу же надо было любым способом отыграть у Шумахера два очка, то есть победить или финишировать вторым, если Шумахер финиширует третьим.

В любой гонке очки получают первые шесть финишировав­ших, причем в таком порядке – 10, 6, 4, 3,2, 1. Равное количе­ство очков не принесло бы победы Хиллу, так как Шумахер все еще опережал его по числу побед. Накануне Аделаиды счет по победам был 8:6 в пользу Шумахера.

Хилл приехал в Австралию во вторник и провел два дня в гос­тях у вице-чемпиона мира по мотоспорту в классе 500 куб. см Барри Шина, который жил на «Золотом берегу». Он отдохнул, поплавал в море, готовясь к гонке, а по прибытии в Аделаиду дал пресс-конференцию, на которой жаловался, что его недооцени­вают и что он иногда чувствует, что команда не поддерживает его должным образом. Это вызвало недовольство в команде, при­чем именно тогда, когда пилот, казалось, наконец-то достиг вза­имопонимания с руководством.

Патрик Хэд, технический директор «Уильямса», отреагировал так: «Он переживает, и, насколько я полагаю, чем быстрее со­стоится первая тренировка, тем лучше. Рассматривая ситуацию беспристрастно, мы должны преодолеть разногласия, чтобы по­бедить. Если бы я имел привычку заключать пари и у меня было бы 100 000 долларов, я поставил бы их на Шумахера, но это не означает подрыв авторитета Деймона». Неважно, подрывало это авторитет Хилла или нет, но сам факт вызвал множество криво­толков в средствах массовой информации. (Замечу, что хотя бы в одном Патрик Хэд лукавил: у него и тогда, и сейчас могут най­тись 100 000 долларов.)

Хилл, пытаясь успокоиться, красноречиво описывал ситуа­цию, в которой неожиданно для себя очутился, напоминая, что это был его только третий полный сезон в Формуле-1, и что он должен был нести ответственность, которая лежит на плечах первого пилота, после смерти Сенны, и что он думает, что сделал это хорошо.

Однако он добавил: «Это вовсе не вопрос денег, это вопрос признания (моих усилий), вопрос демонстрации веры, а я чувст­вую, что иногда у меня не было достаточной поддержки со сторо­ны команды».

К тому же в первой квалификации Мэнселл занял промеж­уточную поул-позишн. За две минуты до конца сессии, ведя ма­шину на грани возможного, Шумахер перешел эту грань и потерял контроль над машиной. Его развернуло, и он сильно ударился в заградительный барьер, пробуя в последний раз опередить Мэнселла. Неужели давление начало сказываться и на Шумахере?

Во время второй квалификации шел дождь, и время осталось без изменений, и теперь давление обрушилось также на Мэнселла. Он должен был помочь Хиллу, но, если в гонке они поедут в стартовом порядке, как может он сделать это? Кто-то предполо­жил, что он мог бы повести себя неэтично, и Мэнселл с трудом сдержал гнев: «Это омерзительный вопрос. Я выше этого». А Шу­махер пробурчал: «Нет, я не обеспокоен тем, что Найджелл пере­до мной».

Перед каждым Гран-при компания Proaction, которая зани­мается рекламой, просит одного из гонщиков рассказать о трассе. Перед Аделаидой они попросили это сделать Мику Хаккинена из «Макларена».

«Я думаю, что они изменили первый поворот, так что я не могу говорить уверенно об этой части трассы, но если мы посмот­рим на кольцо трассы, то проходить ее надо приблизительно так. Пропуская первый поворот, вы затем движетесь до крутого пра­вого поворота в 90 градусов, очень ухабистого при торможении. Если вы наедете на левый бордюр, вы немедленно потеряете уп­равление. Можно, конечно, тормозить очень поздно, но это опас­но. Левый поворот тоже очень ухабистый, и здесь легко потерять контроль над задним мостом машины. Это особенно трудный по­ворот, так как здесь при входе очень слабое сцепление с покры­тием...»

Аделаида – уличная трасса, на ней очень сложны обгоны, поэтому старт может решить исход всей гонки. В ясную погоду обгон очень, очень сложен. На зеленый свет «Уильямс» Мэнселла дернулся от резкого ускорения, и этого оказалось достаточно, чтобы Шумахер вырвался вперед. Мэнселл передвинулся к сере­дине трека, но к тому времени Шумахер уже был впереди. Три машины выстроились в порядке: Шумахер, Мэнселл, Хилл. Ли­дируя, Шумахер аккуратно прошел «шикану» «Штопор» в конце стартовой прямой, а Хилл протиснулся вперед Мэнселла по внут­реннему радиусу. Они пронеслись по прямой «Уэйкфилд» к пра­вому повороту 90 градусов, потом к ухабистому левому, и Мэн­селл вылетел на участок зеленой травы, выкарабкался назад – но уже только пятым. Теперь Хиллу осталось только преследовать Шумахера. На первом круге казалось, что все вновь повто­ряется так, как происходило весь сезон: Шумахер отрывался от Хилла настолько заметно, что уже после первого круга опережал его на две секунды.

На втором Хилл установил самое быстрое время на круге и начал догонять Шумахера. При пересечении линии разница была лишь 0,3 секунды. Шумахер вновь увеличил ее почти до двух секунд и поддерживал превосходство, иногда немного больше, иногда немного меньше; но Хилл не сломался. Он оказывал давление на Шумахера круг за крутом. «Уильямс» все время был вблизи, иногда в зеркалах заднего вида «Бенеттона», и Шумахер не мог оторваться от него.

Они заехали в боксы вместе, выехали вместе, продолжая гонку в тандеме. Хилл ощущал, что Шумахер «чувствовал давле­ние». Хилл не потерял ни доли секунды, повторяя за Шумахером движение за движением, нерв против нерва. «Уильямс» Хилла был непосредственно позади «Бенеттона», но ни разу не прибли­зился на расстояние, достаточное, чтобы бросить прямой вызов. Они пронеслись по прямой «Уэйкфилд», достигли правого пово­рота 90 градусов на 36-м круге; акулоподобный «Бенеттон» должен был пройти левый поворот гладко и осторожно, как Шума­хер делал это все предыдущие круги. Он знал, что Хилл был позади, но недостаточно близко, чтобы выполнить маневр. Через мгновение мир сошел с ума.

«Бенеттон» повернул, но, как скажет Шумахер позже, «я по­пал на бугорок, и автомобиль пошел боком». Машина вышла из-под контроля, царапнула полосатый бордюрный камень, проне­слась поперек зеленого клина травы и ударилась о бетонную стену; она дернулась от удара, и ее отбросило назад.

«Бенеттон» по диагонали выбросило обратно на трассу, а в этот самый момент Хилл прошел левый поворот чисто и осто­рожно и находился на выходе из него. Он, казалось, не видел, что Шумахер ударился о стену, – только его возвращение. У него также не было возможности оценить степень повреждения «Бе­неттона». Скорость Хилла была настолько велика, что он должен был повернуть «Уильямс» или ударить «Бенеттон» в зад. Оба автомобиля находились параллельно в пределах касания и оба по диагонали. Они уже вошли в следующий, крутой правый, пово­рот. В середине трека Шумахер восстановил контроль, выправив «Бенеттон», но только когда он был далеко слева.

Хилл уже выправил «Уильямс». Миллисекундой позже интуи­ция подсказала Хиллу, что справа открылась широкая дверь, подходящая для того, чтобы срезать поворот. Мимолетная мысль промелькнула в голове Хилла: «Я должен атаковать сейчас». Если бы он только видел, как Шумахер ударился о стену, и был способен оценить это, «я не атаковал бы...».

Он повернул «Уильямс» в просвет и выправил его, направля­ясь в поворот. Шумахер тоже начал поворачивать, но это могло значить только одно: поворот полностью поперек Хилла и, со­гласно законам физики и механики, прямо в него. Таран вынес Хилла по изогнутому бордюру фактически в середину поворота, Шумахера же подбросило в воздух. «Бенеттон» гротескно двигал­ся, балансируя только на двух колесах – переднем и заднем, его днище демонстративно было повернуто к Хиллу; «Бенеттон» вновь уходил от Хилла, но и с трассы. Он выровнялся сам, плюх­нулся на все четыре колеса, пролетел по маленькой запасной до­рожке и носом уткнулся в стену из покрышек. «Я поехал и стал поворачивать в поворот и внезапно увидел Деймона рядом со мной, и мы столкнулись друг с другом. Я переехал его переднее колесо и взмыл в воздух. Я боялся перевернуться, но машина вернула равновесие». Он добавил, что после контакта с бетонной стеной его управление не работало должным образом.

Хилл прошел поворот, проехал по короткой прямой и исчез за поворотом в конце ее. «Это был самый ужасный момент, – ска­зал Шумахер, – неспособность продолжать гонку и видеть моего конкурента, все еще едущего». Теперь, когда Шумахер расстег­нул ремни, вылезая из «Бенеттона», и отошел, стягивая перчат­ки, Хиллу необходимо было финишировать только пятым, чтобы выиграть чемпионат.

Пешком Шумахер добрался до другой бетонной стены и перелез через щель между стеной и защитным забором над ней. Он не мог знать, что Хилл все медленнее и медленнее ехал в боксы. Шумахер снял шлем и стоял, неосознанно кусая губы. Хилл добрался до боксов с заблокированным колесом. И что гораздо хуже, рейка передней подвески погнулась. Он сидел в машине, а часы отсчитывали 7 секунд, 8, 9, 10, 11, 12. На 12 он помотал головой. Он поднял щиток шлема, и его глаза казались увеличен­ными, недоверчивыми, опечаленными, брошенными, возможно, озлобленными. Время больше не имело значения. Механики, бы­стрые фигурки, одетые в униформу, мелькали туда и сюда, собра­лись вокруг рейки и трогали, исследовали ее. Рука в перчатке, ласковая, как сама нежность, коснулась рейки там, где она со­гнулась, подобно складке. Другая рука в перчатке схватила, под­вигала ее вверх и вниз, испытывая силу – или слабину.

Хилл сидел неподвижно.

Шумахер стоял за бетонной стеной очень далеко, он продолжал кусать губы. Он ждал, когда Хилл проедет снова, ждал, чтобы посмотреть, как тот выиграет чемпионат.

Механики прекратили работать над автомобилем Хилла. Он все еще сидел неподвижно. Шумахер облизывал губы, потому что напряжение сильно иссушило их. Он наблюдал, как быстро приближается «Уильямс», быстро, быстро, но у него был красный номер 2 на носу.

Это был Найджел Мэнселл, товарищ Хилла по команде, не Хилл. Шумахер слышал по громкоговорителю, что у Хилла была проблема, «но я не знал, какая именно проблема». Он наблюдал, как Мэнселл проехал второй раз, третий, никакого признака Хилла вообще. «Тогда я подумал: это – конец».

И это было так, однако газетные заголовки еще долго будут кричать о его маневре между левым и правым поворотами, сколько бы эксперты ни исследовали движения и мотивы. (Обвинение в преднамеренном таране соперника в Аделаиде живы и до сих пор.)

На пит-лейн команда «Бенеттон» наблюдала, как Хилл вылез из «Уильямса» и ушел. Механики «Бенеттона» наконец рассла­бились, прыгали, обнимались, махали толпе. Глубоко в боксах «Уильямса» Хилл снял шлем. Громкоговорители объявляли, что он выбыл.

На другом конце трассы, качая головой, Шумахер думал о происходящем. Наконец, когда к нему потянулся лес рук, он на­чал понимать... Он прошел назад к тому месту, где он стоял раньше, его лицо все еще было искажено гримасой, и все еще руки тянулись к нему. Он прислонился к защитной проволочной сетке, его кулак, подобно щиту, находился у лба, чтобы проволо­ка не поранила его. В боксах «Уильямса» Хилл поднял кулак и опустил в коротком жесте отчаяния и изрек что-то, не непри­стойность, но глубокий протест против судьбы, которая играет человеком.

Для одного чемпионат был потерян, для другого – обретен.

Хилл, стоя перед микрофонами, сказал: «Я несколько опусто­шен, но я дал ему хороший бой за его деньги. Он, конечно, ощу­щал давление, потому что именно он вылетел с трассы. Я увидел возможность и подумал, что должен пройти. Я не смог сделать этого. Это автогонки. Я не собираюсь вновь и вновь разбирать случившееся. Я очень расстроен за свою семью, так же, как и за себя. Я хочу сказать, что все в команде «Ротманс Уильямс Рено» заслуживают быть первыми в этом году. Они прошли через адс­кое время, мы боролись за чемпионат и выглядели очень сильны­ми и конкурентоспособными». Он не шел на компромисс со своим природным достоинством. (Многие специалисты считали, что Хиллу просто достаточно было притормозить, а не рваться безоглядно вперед...)

В 25 лет Михаэль Шумахер стал первым немецким чемпио­ном мира; в возрасте 34 лет Деймон Хилл был как никогда бли­зок к тому, чтобы стать чемпионом, как его отец Грэхэм (дву­кратный чемпион) – уникальное достижение семьи. Мэнселл выиграл Гран-при Австралии, опередив Бергера и Брандла. Чтобы предстать перед мировой прессой, к ним как новый чем­пион присоединился Шумахер. После обычного подшучивания Бергера (он вычислил, что он, Мэнселл и Брандл вместе имели возраст 120 лет) – слово взял Шумахер.

Свидетели могли не увидеть то, что ему трудно правильно по­добрать интонацию; он чувствовал себя, как мог бы чувствовать в любом повороте, сознавая, к чему может привести незаметный бугорок. Репортеры предположили, что, возможно, он не желал выиграть чемпионат таким образом. Вот дословный ответ Шумахера:

«Конечно, по ходу гонки между мной и Деймоном шло большое сражение, и я должен сказать, что он проделал действитель­но хорошую работу. Мы не сделали ошибок, а поддержка болель­щиков на трибунах была очень волнующей. Я должен признать, что в этом году, когда я давал некоторые комментарии относи­тельно Деймона, я не испытывал к нему такого уважения, кото­рое, возможно, я испытывал к кому-то еще, но я должен при­знать, что был не прав. То, что он сделал в этом сезоне, а в последних двух гонках особенно – было титаническим трудом. Он был великолепным соперником, и я должен извиниться за то, что я, возможно, оказался несправедлив. Я хотел бы поздравить его.

Мои чувства о чемпионате, победе в чемпионате... Я почти вы­играл его раньше в этом году, но мне запретили участвовать в паре гонок, и я не мог продолжать. Я потерял много очков и думаю теперь, что будет очень, очень тяжело проделать это снова. Только сидя здесь теперь, выиграв... это сон, это... это... эмоции во мне, я подразумеваю, что Найджел также может говорить об этом. Вы не можете выразить это. У меня они есть, но я не могу выразить их...

Я хочу сказать кое-что особое об этом сезоне. Он начался весьма успешно, я сказал бы, в Бразилии. В Аиде была хорошая гонка, а затем мы приехали в Имолу. То, что случилось там, – это... э-э... если я говорил о кошмарах перед этим... все мы знаем, какие чувства нам пришлось испытать, особенно относительно Айртона, но также Роланда и Карла после его аварии в Монте-Карло.

Я знал, что не выиграю чемпионат, так как победить должен был Айртон. Но его здесь нет, но я хотел бы выиграть этот чем­пионат и отдать его ему. Он – гонщик, который должен был выиграть его. Он был лучшим, у него была лучшая машина... и это то, что я чувствую относительно него. В то время было трудно показать эти чувства, потому что я не люблю показывать свои чувства всему миру, но я всегда думал об этом, и сейчас подходя­щее время сделать кое-что: отдать ему что-то, чего достиг я и чего должен был достигнуть он.

На следующий день Шумахера допрашивали об аварии, и он убеждал своим спокойным, методичным тоном: «Я был все еще впереди Деймона. Я переехал через его переднее колесо. Это был все еще мой поворот...»